«Единственная суперсила – это смирение со своими ограничениями»: интервью Кита Лоринга
В начале 2020 года Кит Лоринг дал интервью профессиональному интернет-изданию «Психологическая газета», в котором рассказал о своей работе в тюрьме, о кризисной помощи, о травмах, получаемых психотерапевтами в процессе работы, и способах предотвращения подобных травм.
Вопрос: Кит, расскажи о том, как ты впервые встретился с заключенными.
Кит: Мое первое знакомство с миром тюрьмы произошло довольно рано: когда мне было лет шестнадцать, я играл в музыкальной группе, и нас пригласили в тюрьму. Я хорошо помню звук ключей и огромных железных дверей, которые закрылись за нами, помню специфический запах этого места и тяжелый, словно бы пропитанный отчаянием воздух. Входя туда, я как будто оставлял за воротами веру в себя, в других людей, в свои возможности. Но, несмотря на то, что само место не казалось человечным, внутри находились живые люди, и у каждого из них была своя собственная история. Очевидно, что никто из них в детстве не мечтал о том, чтобы оказаться в тюрьме. Я подумал, что мы, музыканты, можем уйти оттуда, а заключенные - нет. Сочувствие по отношению к этим людям не равно оправданию их поступков, оно проистекало из осознания, что заключенные, как и их жертвы, тоже испытывали боль. Возможно, благодаря этому первому впечатлению спустя много лет уже как арт-терапевт я захотел поработать с группой осужденных за тяжкие преступления, которые должны были вскоре выйти из тюрьмы.
В: У терапии искусством имидж экспрессивного направления работы, когда человек выражает эмоции и благодаря этому испытывает облегчение. Но тюрьма - это место, где четко соблюдают правила, где люди, если они хотят выйти оттуда пораньше, должны вести себя очень формально. Как в этих условиях работать арт-терапевту?
К: Всегда нужно быть в контакте со своей уязвимостью, но в тюрьме, где уязвимость считается слабостью, влекущей за собой запугивание и травлю, быть уязвимым страшно. Когда заключенный мечтает о досрочном освобождении, он заинтересован в том, чтобы быть незаметным, подавлять свои чувства. Группа, которую проводил я, в этом смысле стала редким исключением: она была максимально приближена к условиям обычной терапевтической группы. Каждый желающий должен был зарегистрироваться для участия, включая сотрудников тюрьмы, которые были на равных с заключенными. Для обеспечения эмоциональной безопасности все участники группы подписали соглашение о конфиденциальности. Перед началом группы я объяснил сотрудникам, что мы будем делать, как это работает, как ощущает себя человек в момент выбора, как помочь заключенным перед освобождением осознать, что им предстоит, и как они могут справляться с трудностями. Я предложил новаторскую программу, которая помогала заключенным более мягко адаптироваться к переходу к жизни вне тюрьмы и интегрироваться в общество. Состоялись 12 сессий, приняли участие 12 человек, и группа получилась достаточно безопасной, что даже превзошло мои ожидания. Люди, участвовавшие в группе, очень ценили этот процесс.
В: Благодаря чему это удалось?
К: Мне кажется, благодаря качеству моего присутствия: я думаю, что в контакте люди ощущали, что я вижу в них нечто хрупкое, очень ценное, что я никогда не буду выставлять напоказ, я не боюсь их глубинных чувств и той боли, которую они несли внутри себя. Я видел уязвимость, незащищенность и хотел дать им ощущение защищенности. После программы, когда участники давали обратную связь о том, что в этом процессе для них оказалось ценным, один из заключенных сказал: «Он был одним из нас, был по-настоящему уязвимым, открытым, и это делало его сильным».
В: Когда мы разговариваем о твоем опыте, уже не в первый раз возникает ощущение, что ты как будто говоришь: «А потом я встал и пошел по воде» (смеемся). Ты можешь объяснить, как именно творишь свое волшебство в контакте?
К: Я думаю, во многом мне помогает осознанная, намеренная наивность и доверие процессу исцеления. Когда есть доверие, это начинает происходить. Порой встречаешься с необычайно сильным откликом, который может создать настоящий хаос, и в такие минуты очень важно найти внутри себя тишину, которая подскажет, как трансформировать этот хаос в нечто созидательное. Такие ситуации происходили во время работы в тюрьме. Когда заключенные увидели, что это возможно, они, как и я, начали доверять процессу, доверять себе.
В: Насколько важно в условиях такой напряженной работы быть в контакте с более опытными коллегами, запрашивать супервизию?
К: Подобные группы сложны, потому что в одной комнате собираются люди с очень тяжелым жизненным опытом, и в любой момент история одного участника может стать триггером для другого. Супевизия очень важна для психолога, но не только в этих случаях - она необходима всегда, каков бы ни был контекст. Это своего рода фитнес для души. Любая встреча терапевта и клиента - это всегда встреча с теневым материалом, защитами. Клиент может застревать в том месте, где застревает психолог. То, что происходит вокруг, может быть отражением того, что происходит внутри. Когда мы сталкиваемся со сложностями в терапии, очень важно знать, что есть возможность обратиться за помощью. Супервизор может почувствовать слепые места, которые мешают работе. А сам психолог их осознает, если супервизору удалось создать правильную атмосферу: если человек ощущает свою ценность, поддержку, принятие супервизором.
Бывает, что работаешь с клиентом, и на периферии сознания возникает некое предчувствие, которое говорит: «На это нужно обратить внимание». Необходимо прислушиваться к маленьким подсказкам о том, что здесь есть нечто, к чему можно приглядеться. Может быть, поднялся какой-то мой личный материал, который смешивается с материалом клиента и нарушает целостность процесса. Было ли что-то в теневом материале клиента, что таит в себе ключик, который может открыть дверь к осознанию, привести к трансформации опыта? Терапевты влияют на своих клиентов, и есть даже точка зрения, что клиенты перенимают те ценности, которые присущи терапевту. Если я отношусь к клиенту с предубеждением, даже не высказывая этого явно, то мое отношение может исказить целостный образ клиента. Я могу почувствовать агрессию по отношению к тому, кто представляет, по моим ощущениям, угрозу для клиента - ее не нужно подавлять, но нужно удерживать, чтобы не усилить реакцию клиента на этого человека. Осознавать предвзятость, предубеждения, ограничения очень важно.
В: Ты работал с пострадавшими во время пожара в Кемерово. Нужна ли самому психологу поддержка после такой работы?
К: Всегда есть вероятность, что поднимется личный материал, когда оказываешься свидетелем страданий другого. Когда психолог работает с очень травматичным материалом, это может глубоко его затронуть, и мысли об этом могут преследовать днем и ночью. Очень важно, чтобы терапевт хорошо знал себя и умел отделять свой материал от материала клиента. Нужны очень прочные (но при этом проницаемые) личные границы. Без проницаемости границ невозможна эмпатия. Если мы не готовы встретиться с чем-то внутри себя, мы не сможем встретиться с этим у клиента: когда поднимается материал клиента, то проявляются психические защиты терапевта. Важны любовь, целостность и равное уважение как к клиенту, так и к себе. Важна личная терапия, чтобы поддержать терапевта и чтобы его подготовить.
В: Стихийные бедствия происходят неожиданно - случилось нечто, и вот в каком-то месте требуется большое количество психологов, которые могли бы оказать помощь пострадавшим. Есть ли критерии, по которым человек может оценить, нужно ему быть добровольцем, или для него это станет травматичным?
К: Важно, чтобы мы неосознанно не пытались исцелить что-то в себе, когда хотим помочь другому. Конечно, терапевты - глубоко чувствительные люди, мы вкладываем в работу душу. Мы можем страдать от замещающей или вторичной травмы, усталости от сопереживания, выгорания. Критически важно заботиться о себе, чтобы продолжать заботиться о людях. Человек должен хорошо понимать, на что он соглашается: до того, как он будет вовлечен в ситуацию, он должен подписать информированное согласие. Для того, чтобы правильно себя понять, нужна профессиональная подготовка, личная терапия и контакт с супервизором. Я люблю проводить супервизии для специалистов помогающих профессий. Мне нравится заботиться о тех, кто заботится о других. Нужно создать настолько безопасную атмосферу, чтобы человек сумел глубоко погрузиться в свой личный материал и обратить внимание на собственные раны. Это могут быть раны, полученные до терапии, или те, которые получаешь, свидетельствуя страдание другого человека.
В: Психологи, которые возвращаются из зоны бедствия, могут быть очень глубоко травмированы увиденным. Был ли такой у тебя такой опыт?
К: Психологов может ранить то, что ранило клиентов. Замещающая травма проявляется в том, что психолог испытывает практически такие же симптомы, как и пострадавший, ему очень трудно отделить себя от другого и свои симптомы от симптомов клиента. При вторичной травме опыт клиента очень сильно влияет, но у психолога есть ощущение отдельности. Очень важно отличать эти виды травмы, когда проводишь супервизию людей, которые могли быть травмированы опытом клиента.
Я всегда глубоко затронут опытом, через который прошли мои клиенты, но замещающей травмы у меня никогда не было. Возможно, мне помогли навыки актерской игры, когда я учился входить в роль и потом из нее выходить. Важно находиться рядом с материалом клиента, но при этом не идентифицироваться с ним. Если у психолога есть глубокий контакт со своим личным материалом, с собственными ранами, то это помогает создать эффективный терапевтический альянс. Иногда, когда я обучаю или супервизирую, я рисую два пересекающихся круга - себя и своего клиента. Место, где круги накладываются друг на друга - то, как наш личный материал может пересекаться. Тут мы можем оказаться в слиянии, и тогда могут появиться симптомы вторичной или замещающей травмы. Особенно, если мы это не осознаем. Но если мы это осознаем, тот же самый материал может стать источником глубинного инсайта. Это может проявляться при работе с заключенными, с пострадавшими от катастроф и других серьезных травм, но также может возникнуть во время работы с любым клиентом. Не было ни одного человека, с которым я работал, ощущая сопереживание, а потом не осознал бы, что и у меня есть некий похожий опыт.
В: В 2020 году многие психологи вынуждены сталкиваться с дополнительной нагрузкой, помогая пострадавшим от пандемии коронавируса Covid-19 и их близким. Самые главные три столпа, на которых может держаться устойчивость терапевта?
К: Осознанность, трезвая оценка своих возможностей и навыков, а также поддерживающая супервизия, на которой можно проработать материал, который без супервизии мог бы стать очень токсичным. Героические подвиги не нужны - очень важно заботиться о себе, чтобы потом позаботиться о других. Единственная суперсила, которая у нас есть, - это смирение со своими ограничениями.
Интервью провела Юлия Смирнова при содействии Диляры Газизовой.
Использован материал с сайта Psy.su
Рассказ Диляры Газизовой про это интервью:
«Невероятно глубокое и трогающее интервью с Китом вышло. Хотела выделить цитаты - но в какой-то момент бросила это дело - каждая фраза оказалась важной.
В феврале в Питере Кит Лоринг вел группу, мы смотрели на тему идентичности - что делает меня мной - и обращались к теме рода. По следам группы «Психологическая газета» побеседовала с Китом. Очень этот текст созвучен с темой дня победы. От каждого участника звучали истории про голод, репрессии, раскулачивание. И про войну. Какое страшное было время! Пусть оно потихоньку исцеляется в нас.
В интервью не вошел кусочек, где Кит делился про то, как его папа мальчиком играл среди бомбежек в Лондоне, и, наверное, многие помнят про то, как он рассказывал о своей маме, которую эвакуировали от семьи на время войны...».